Выходец из Молдовы Гена-Ханох Маловацкий – частый посетитель нашего сайта. В Израиле живёт с 1980-го. Там в прошлом году вышла его книга на русском языке и на иврите «Оргеев. Сороки. Нацрат Илит». Отрывок из неё – «Депортированные» – мы опубликовали 18 ноября. А спустя месяц разместили на сайте и второй фрагмент – «Возвращение» (12.12.2012 г.) Предлагаем вниманию читателей (тоже в сокращении) продолжение мемуаров земляка. Здесь уже речь пойдёт о жизни в послевоенной Молдавии.
Шел 1947 год. Зима выдалась крайне холодной. И голодной… Мой дедушка Давид был очень здоровый человек. Он никогда ничем не болел. Он никогда не мог понять, что значит «у человека болит голова». Мне запомнилось, как дедушка сидел возле железной печурки, которую мы топили шелухой от семечек. На ней стоял чайник, вода в котором постоянно кипела. Работы не было, денег не было, да и негде было купить еду. У мамы было обручальное кольцо моего отца и пара его золотых зубных коронок. Бабушка отнесла кольцо одному работнику маслобойни (завод по выжимке масла из семечек), и тот дал ей 4 литра масла и 8 штук макухи. (Это остатки от выжимания семечек – такое серое колесо, неимоверно твердое.) Передо мной часто возникает картина: моя мама грызет эту макуху. Теперь, после удачной сделки, мы макали хлеб, полученный по карточкам, в выменянное масло и ели это. Это казалось нам царской едой.
Золотые коронки моего отца в 1979 году я дал переплавить на кольцо-печатку. Мне удалось привезти его в Израиль, и я храню его как единственную память об отце… Была у нас еще одна ценность – золотая цепь. В свое время мой прадедушка Мойше Дюкман решил изготовить золотую цепь для моей прабабушки Лыбы. Для этого он скупил много золотых монет царской (российской) чеканки достоинством 5 и 10 рублей. Мне приходилось видеть такие монеты, и я знаю, что их ценность постоянно растет и из-за высокой пробы золота, и из-за их редкости. Когда набралось достаточно монет, на дом был приглашен ювелир. Изготовление заняло много времени, но цепь получилась очень впечатляющая. После смерти жены мой прадедушка подарил цепь своей дочери, моей бабушке Этл. На застежке были выгравированы буквы «Э. М.» (Этл Маловацки). Это прекрасная ювелирная ручная работа.
В 1941 году во время эвакуации цепь была зашита в плюшевое пальто, которое бабушка никогда не снимала. В 1947 году бабушка хотела её продать, чтобы купить немного еды, но дедушка ни в какую не разрешал. Вообще-то в доме всё решала бабушка, но при этом никогда не шла против воли дедушки. Она относилась к нему с большим уважением и всячески оберегала его авторитет.
…Голод делал свое дело, дедушка попал в больницу. Возможно, больничная еда, несмотря на ее скудость, могла бы поднять дедушку, но произошло следующее. Главврачом Сорокской больницы был гинеколог К. Сорочанин Давид Хахам в своей книжке «Замечательные вы мои врачи», рассказывая о нем в своем очерке, подчеркивает его профессионализм, организаторские способности и т. д. Но заканчивает словами: «В моем очерке недостает рассказа о человеческих качествах доктора К.». И это понятно: о покойниках говорят или хорошо, или ничего. Я пойду по стопам Давида Хахама и не буду об этом говорить долго, только несколько фактов. На доктора К. очень многие обижались. Он умер в 1955 году и был похоронен на еврейском кладбище. Дважды его труп выкапывали неизвестные и издевались над телом. Это о многом говорит, хотя я всей душой осуждаю такое варварство, даже если человек при жизни и делал зло.
Однажды, когда дедушка был в больнице, неизвестно по какому поводу из Кишинева прилетел санитарный самолет. Главврач К. принял решение воспользоваться случаем и отправить несколько больных в столицу. Среди отобранных был и мой дедушка Дудл. Несмотря на то, что он категорически отказывался ехать, а бабушка слезно упрашивала не отправлять больного так далеко, врач был неумолим. Дедушку увезли неизвестно в какую больницу, откуда через короткое время пришло сообщение, что его не стало. Мой дедушка умер от голода и нечеловеческого обращения. Бабушка вместе с мамой поехала в Кишинев, по дороге они попали в метель, и эта поездка заняла у них двое суток. На похоронах были сестры дедушки. Он похоронен в Кишиневе на Еврейском кладбище. (В 2005 году я заказал ремонт памятника, восстановил фотографию.)
Я очень любил дедушку и переживал его смерть тяжело. От горя я заболел, поднялась температура. Вызвали доктора Абрамовича, который меня лечил. Но все понимали, что против горя нет лекарства. Я пролежал в кровати две недели. Вернулись из Кишинева бабушка и мама. Наша жизнь, и без того очень тяжелая, стала еще мрачней. Я много плакал и прятался от взрослых, чтобы не огорчать их.
В начале 1948 года мама устроилась на работу буфетчицей в столовую кооперативного техникума. Там работал повар дядя Марк. Он брал меня в свою каморку на кухне и подкармливал. Мама приносила домой немного продуктов. Моя тётя Циля работала на фабрике «Путь к победе». В Старых Сынжереях было довольно много евреев, и тетя Ривка решила сосватать ей жениха. Ее выбор пал на Нысла Гринберга.
Это был очень удачный брак. Они любили и уважали друг друга. Вместе работали в различных торговых заведениях и никогда не разлучались. В счет приданого была отдана та самая золотая цепь. Молодые и перебрались в Сынжереи, и Нысл начал работать в буфете.
В июле 1949 года по Молдавии опять прокатилась волна депортаций. Высылали тех, кого не успели депортировать в 1941 году и выживших во время войны, депортировали тех, на кого поступили доносы «доброжелателей». Депортировали просто неудобных людей. Короче, Советская власть умела создавать широкую сеть доносчиков и всегда находила причины для репрессий.
Это происходило так. Подъезжал грузовик с солдатами, семье давали три часа на сборы, грузили скарб и людей в машины, увозили на ближайшую станцию, где под охраной формировали составы, которые отправляли в Сибирь. Тяжелые условия жизни, отсутствие жилья, теплой одежды, продуктов питания были причиной смерти многих и многих.
Мама никогда не забывала, что мы убежали из ссылки, и страх быть разоблаченным преследовал ее. От страха мы избавились через много лет, лишь покинув эту страну. Но тогда бабушка быстро собралась, и мы уехали из Сорок в Сынжереи к Циле.
Село Старые Сынжереи расположено в северной части Молдовы и находится в 108 км от Кишинева и в 26 км от Бельц. В 1965 году село было переименовано в Лазовск и стало районным центром. В 2001 году Лазовск вновь переименовали в Сынжереи. Поселок расположен на берегу речки Большой Чулук. В районе имеется 8 озер. Самое большое имеет площадь 22 гектара. Мягкий климат, прекрасная почва (чернозем) и практически неограниченные водные ресурсы – всё вместе дает хорошие условия для развития сельского хозяйства.
И действительно, до 1940 года в селах Бессарабии были крепкие хозяйства, большинство населения занималось производством мяса, пшеницы, кукурузы, вина, молочных и других продуктов. Часть продукции шла на экспорт, в основном в Румынию. На городских базарах было полным-полно товаров.
В Сынжереях (ещё при Российской империи) правил боярин Колмуцкий, его потомки управляли там до присоединения Бессарабии к Румынии. До 1940 года всех Колмуцких хоронили во дворе церкви, но с приходом Советской власти все оставшиеся в живых Колмуцкие были депортированы в Сибирь вместе с крестьянами, которых сочли богатыми и отнесли к категории кулаков.
Как я уже говорил, в период повторных депортаций людей наша семья впадала в панику. Первым делом было решено уехать из Сорок и запутать следы. Страх от пережитого еще больше обострился. Мы приехали к Циле и Ныслу в Сынжереи. Циля была беременна, и мама, пока не нашла работу, помогала Ныслу в буфете.
1 сентября я пошел в 4-й класс. Школа располагалась в бывшем доме боярина Колмуцкого. Вокруг просторного дома с красивой верандой был разбит сад. Но для школы это помещение оказалось мал. Поэтому школа была начальной, дети ходили в нее только до 4-го класса, да и те учились в две смены. Кроме того, дорога к школе была грунтовой и во время дождей превращалась в сплошное месиво с ямами, залитыми водой. Освещения улиц в Сынжереях совершенно не было, да и в дома электричество поступало с перебоями. Водопровода и канализации также не было. В школу мы ходили с керосиновыми фонарями «летучая мышь». Вечером возвращались обычно цепочкой, шли след в след, чтобы не упасть в яму на дороге.
Вообще в селе с продуктами было намного лучше, чем в городе, и я начал после многих лет недоедания поправляться и крепнуть.
Мама устроилась продавцом во вновь открытый магазин. В свободное от школы время я помогал торговать и наводить в магазине порядок.
Я полюбил молдавские вина, естественно, в разумных нормах. Самое простое вино, называемое «столовое», по 65 копеек за литр, было по сегодняшним критериям высокого качества. А красные вина «Негру де пуркарь» и «Каберне» – очень высокого качества. Среди белых вин особенно мне нравились «Алиготэ», «Фетяска» и «Рислинг». В подвале нашего дома всегда было несколько бочек вина, и к обеду я вносил в дом небольшой глиняный кувшин с вином.
Когда я перешел в 5-й класс, то стал учиться в другой школе. Главное ее отличие от старой состояло в том, что она находилась близко от дороги, и не надо было пробираться по грязи.
На фото:
Моя прабабушка Лыба Дюкман с той самой цепью.
Памятник дедушке Дудлу.
Моя тётя Циля Гринберг (Маловацкая).
Мне 10 лет.
Продолжение следует.
